Когда моя мама прибыла в дом своей тёти на Альберт Роад, Пол Вернон Кановилл был её соседом и жил на один этаж ниже её. Он был из Доминиканской Реcпублики, пышного острова вулканического происхождения, очень естественного и нетронутого. Там нет таких больших отельных сетей, как на тех же Карибских островах. Там по-прежнему всё так же уютно, люди живут очень близко к природе, однако здесь есть и минусы, главный из которых — это сложности с поиском работы и обеспечением себе крыши над головой.
Как и тысячи других людей, покидавших этот «рай» ради Англии, включая мою маму, мой отец также надеялся на лучшее будущее здесь. Он мечтал о возвращении домой через несколько лет, чтобы при этом по приезде удивить свою семью и друзей достигнутым успехом. Где бы они не находились, люди из карибских островов всегда держатся вместе, поэтому мой папа со своими друзьями из Доминиканы остановились в Саутолле.
Вернон всегда имел свой козырь в рукаве — он умел заставить мою маму смеяться. Она чувствовала себя очень одиноко после того, как её тётя уехала. Ну и поскольку они жили в одном доме, то часто виделись друг с другом. Его чувство юмора очень похоже на моё: саркастичное, сиюминутное, с кривляниями. Национальный символ Доминиканы — попугай, и у него есть дар вызывать улыбку у людей; у меня тоже есть нечто подобное.
Они поженились в 1961-м, а я родился в июне 1962-го, Джуна родилась в следующем году. Сейчас моя мама говорит, что она была слишком молодой для того, чтобы справляться с двумя маленькими детьми и поддерживать хорошие отношения с мужем; они оба были слишком молоды для этого.
Моя мама говорит, что по каким-то причинам я никогда не ползал. Так что как только я начал передвигаться, то сразу пробовал бежать. Поначалу я часто падал, но это меня не останавливало, я постоянно пытался бегать. Очень часто ходил с шишками на голове из-за этого. С того момента, как получилось научиться бегать и, что ещё для меня важнее — стоять, я захотел пинать мяч. Мама очень злилась на меня из-за этого.
Точно так же и мой отец! Я знал, что он очень любит алкоголь и карточные игры. Моя мама почувствовала себя плохо в пятницу, и её двоюродный брат Джон отвёз её в больницу. Мой папа не знал об этом ничего до вечера субботы, его это просто не интересовало. Только субботним вечером он начал искать маму и меня.
Я даже не знал, что мой отец не присутствовал при моём рождении, пока мама недавно мне об этом не рассказала. Думаю, что единственные роды моих детей, которые я пропустил, были роды Сони и Кейси в 1995 году. Поскольку у меня было 11 детей, то, наверное, я видел больше родов, чем некоторые медсёстры.
Я всегда немного нервничаю во время этого процесса. Вы ведь хотите, чтобы ваш ребёнок пришёл в этот мир без каких-либо проблем. Вам не нравится наблюдать, как ваш партнёр терпит всю эту боль. Наверное, это очень мучительно. Вы сидите там, держите её за руку, пытаетесь её успокоить и самому успокоиться, в это же время она чувствует такую боль, что проклинает всё возможное, это очень драматично. Но, в любом случае, мужчина должен быть там, чтобы поддержать её. Моего папы во время моего рождения там не было, вот и всё.
С самого начала они были несовместимы, как лёд и пламень. Единственное качество, которое их объединяло — это упрямство. Папа любил работать на мелких подработках. Он был счастлив помогать местному швецу, ремонтировать велосипеды, и тому подобное, но большая и ответственная работа — это совсем другое дело. В 1960-х чёрным людям было очень сложно найти приличную работу, да и мой папа попросту не уживался там, он не мог принять этику и ответственность на подобных должностях. Он в своё время работал в Taylor Woodrow на М1, но затем у него появились проблемы с глазами, и он ушёл оттуда. Конечно, если найти работу проблемно, то и зарабатывание денег становится большой сложностью.
Мама считала, что папу следовало бы перевоспитать, потому что его собственные родители явно не справились с этой задачей, он будто был испорчен ими. В любом случае, ему было очень сложно устроиться на работу. Он не любил выходить работать каждый день. Я могу лишь посочувствовать этому! Возможно, ему не нравились люди, которые рассказывали ему что и как делать. Он никогда не оставался на одной работе больше чем несколько дней. Тем временем, моя мама пыталась ухватиться за любую работу, которую могла.
После рождения моей сестры в июне 1963 года, мама начала очень негодовать из-за того, что ей приходиться сидеть дома и воспитывать двух детей вместо того, чтобы искать работу. Она воспитывала нас практически самостоятельно, и это вводило её в депрессию. А Вернон в это время мог иногда просто исчезнуть на 3-4 дня. Он болтался в различных конторах со ставками, играл в домино и пил, тратя арендные деньги на эти активности. Это выводило маму из себя. Папа не имел никакого чувства ответственности перед женой или детьми. Он просто был эгоистичен и хотел наслаждаться жизнью. Он не делал это специально, в его действиях не было злого умысла. Он просто не был заинтересован в воспитании семьи. Учитывая темперамент моей мамы и умение моего папы расставлять все точки над и, они обсуждали всё прямо. Думаю, как раз это и поспособствовало распаду их брака.
Про это всё я не знал до недавнего времени. Те истории заставляют меня задуматься о моих собственных отношениях, и я не могу сказать, что я был в них идеален. Если бы мама была более открытой со мной, то, думаю, я бы мог избежать множества неприятных ситуаций и просто был бы более осторожен.
Моя мама устала от отсутствия какой-либо стабильности. А папа просто не обращал внимания на это всё. Моя мама была отважной женщиной и не считалась с преградами, поэтому, в один прекрасный день, когда она почувствовала, что с неё хватит, просто взяла и ушла от отца, взяв всех нас вместе с собой. Мне было всего два года на тот момент, а Джуна была совсем крохой. Мама нашла дом для аренды неподалёку от Черри Авеню, и мы съехали туда. Мы не видели нашего отца следующий 21 год.
Дом на Черри Авеню был поделён на сдающиеся в аренду комнаты, так что мы были одной из четырёх семей, которые там жили. Один из доминиканских приятелей моего папы, Шеффилд, жил в другой комнате, и он приглядывал за нами до какого-то момента. Мы все делили между собой кухню и ванную. Наша комната была обычной: стол, двойная кровать, а также парафиновый подогреватель, на котором мы варили молоко для нашей каши каждое утро.
Мама не позволяла нам часто выходить из комнаты, ведь мы были очень маленькими. Во время нашего пребывания в этой квартире соседи менялись крайне часто, кто-то уходил и сразу же кто-то приходил на их место. Мы были единственными детьми которые там жили, а мама оставалась единственной женщиной, и ей было всего лишь немного за двадцать. Я думаю, моя мама всегда переживала за нас, всегда беспокоилась, чтобы мы не попали в какую-нибудь необычную или неприятную ситуацию. Поэтому нашу комнату на Черри Авеню она рассматривала как единственное безопасное место, но для нас она казалась настоящей тюрьмой.
Мама думала, что она делает лучше для нас когда покинула папу, но, как по мне, это привело к потере возможности испытать некое мужское влияние на своём воспитании. Именно в детстве я это очень сильно чувствовал. Мне всегда хотелось иметь старшего брата, ведь я попадал во множество сложных ситуаций, с которыми попросту не мог справиться, особенно позже. Я очень часто делал неправильный выбор. Через некоторое время после разрыва отношений с папой, моя мама стала близка с Генри, мужчиной из Венесуэлы по фамилии Кихада. Он был электриком. У нас с ним сложились очень хорошие взаимоотношения. Генри пытался помочь нашей семье и был очень добр ко мне и к Джуне.
Он собственноручно сделал стереосистему для мамы просто из имеющихся средств. Также он был очень талантливым художником. Однажды он взял небольшую открытку с конём на обложке и повторил рисунок на большом листе. Он был очень талантливым и хорошим человеком.
Но вскоре всё изменилось. Чёрных людей в то время в городе было не так много, поэтому все обо всех всё знали. Я только недавно услышал об одном важном происшествии тех времён. Я был слишком мал, чтобы понимать, что тогда случилось. Мы с Джуной не знали, что папа живёт неподалёку от нас в угловом доме, и в один день он пришёл в ярость после того как его друг Шеффилд сказал, что видел нашу маму с другим мужчиной. Если верить словам моей мамы, то папа приходил к ней 5 раз в тот день, и он хотел её избить. Она позвонила в полицию, но ей ответили, что это всего лишь домашние разборки и никто в них лезть не собирается.
Затем, где-то в 11 ночи, моя мама была на кухне, и он пришёл снова. Шеффилд, который собственно и впустил моего отца в дом, держал мою маму, пока папа избивал её. Моя мама — большая и сильная женщина, она взяла первое что попалось ей в руки и разбила бутылку из-под молока о голову Шеффилда. Он сразу же сдал назад и пошел в полицейский участок. Когда полиция прибыла, то они сразу же арестовали мою маму и бросили её за решётку.
У неё никогда не было проблем с законом, так что, должно быть, это было действительно ужасный опыт для неё. Следующим утром к ней прибыл офицер полиции и посоветовал ей признать свою вину. Она звонила в полицию 5 раз, но они не приезжали, затем она просто ударила кого-то пытаясь защитить себя, а её просят признаться в своей вине.
Именно Генри разрешил этот вопрос. Он пришел к Шеффилду и Вернону, стал к ним ликом к лицу и сказал: «Вы оба готовы? Я могу сейчас поговорить с каждым из вас по отдельности, если вы хотите решить вопрос по-плохому». Мой папа просто ушел в комнату Шеффилда. Они не хотели никакой драки с Генри. Ничего плохого после этого не случилось. Но затем моя мама решила изменить свою фамилию из Кановилл на Александер, чтобы обрезать все возможные связи с этим человеком.
Генри был очень добр к маме, а также к нам, к детям. Но отношения между нами закончились очень внезапно. Однажды, когда Генри сказал, что его компания переезжает на южное побережье, мама почувствовала, что она не готова переезжать, поэтому отклонила предложение переместиться вместе с ним. Вот на этом всё и закончилось. Мама никогда не умела правильно объяснять некоторые вещи, поэтому мы так и не понимали реально причины их разрыва. Не было никаких прощаний. Он просто ушёл и больше никогда не приходил, и мы понимали, что это конец.
Одной из причин отказа мамы также было и то, что Генри рассказал о большом количестве анаконд в Венесуэле. Он говорил, что однажды хочет вернуться домой и взять всех нас с собой. Мама имела действительно сильную фобию змей, и вот именно с того момента она начала понемногу отдаляться от него. Это действительно смело, она умела сжигать мосты во всём. Может, были и ещё причины отказа от Генри, но, скорее всего, я уже никогда этого не узнаю.
Джуна и я тяжело переживали это. Генри очень положительно влиял на нас. Для меня было очень полезно почувствовать некое мужское влияние на моё воспитание, хоть на какое-то время. Он был терпеливым, спокойным и просто твёрдым. Я чувствовал себя очень удобно с ним, Генри — это человек, с которого я хотел брать пример во всём.
Сейчас я не посещаю церкви, но я верю в Бога и часто молюсь ему. Когда я был маленьким, то мне случилось быть помощником в церкви святого Георгия, которая находилась на Ланкастер Роуд. Церковь была англо-католической и мульти-расовой — она прекрасно подходила моей маме. Священник, отец Морган, был валлийцем и прошёл в своё время войну. Он был действительно хорошим. Каждый год он возил нас к пляжу, нам очень нравились эти поездки. Мы даже ездили во Францию дважды. Он был прекрасным человеком. Он умер в 1976-м, мне было очень грустно потерять человека, который так влиял на формирование моего мировоззрения.
В 1974-м я, Джуна и мама поехали на Карибские острова, чтобы впервые встретить наших дедушек и бабушек с обоих сторон: семья папы в Доминике, а также родителей мамы в Сэн-Мартене.
Встреча с ними стала одним из лучших моментов в моей жизни. Ведь находясь в Англии, мне казалось, что всё, что у нас есть в этом мире — это мы сами. А познакомиться со своими кровными родственниками было просто невероятно, я никогда не забуду этот момент. Также это был незабываемый опыт для мамы; она сделала всё, чтобы мы познакомились также и с родителями Вернона, хотя ей не обязательно было это делать.
Несмотря на то, что папа не имел никакого влияния на наше воспитание, моя мама почувствовала важность знакомства со всей нашей семьей с обеих сторон. Думаю, для неё это был большой поступок. Она ведь имела к отцу только горькие чувства. Конечно, Джуне и мне было всегда тяжело понять, почему он никогда не приходил и не виделся с нами.
Хотя сама встреча принесла нам много удовольствия и положительных эмоций, всё же она была немного странной. У нас не было ничего общего с нашим папой, поэтому поначалу мы чувствовали себя чужими. Это были другие чувства в сравнении с теми, которые были при встрече с мамиными родителями. Но, тем не менее, нас хорошо приняли, дали много подарков и познакомили с самыми старшими внуками.
В некоторых вест-индских (прим. ред.: Вест-Индия — обозначение островов Карибского моря и некоторых других) культурах ожидания от мальчика и от девочки сильно разнятся, как и последующая жизнь женщины и мужчины. Я видел на Карибских островах, как некоторые семьи придерживаются системы, при которой парням не разрешено делать любую работу. Именно девушки делали всё. Возможно, мой папа рос как-раз в такой среде, но скорее всего, он был просто молодым и всё ещё хотел погулять. Что я понял прямо сейчас, так это то, что моим родителям было сложно показать какие-то чувства друг другу, а ведь показывать свою любовь — это часть успешных отношений, и её у них не было. Ну и к тому же моя мама уже понимала, что из себя представляет Вернон. Она с опасением предполагала, что у него уже есть сын в Доминике, мой сводный брат. Как оказалось, это правда, и мы встретились с ним в 1974-м году.
Я помню, нас очень хорошо принимали на Карибах, но это было ничто в сравнении с тем, что мама делала для наших родственников, когда они начали навещать нас в 70-е. Сложно описать словами, насколько мама тепло и богато принимала их у себя. Когда они приезжали, то она просто отдавала все силы, заботу и теплоту им, даже когда для неё это было катастрофически сложно, ведь на её шее было ещё два ребёнка.
Нам очень часто не хватало денег. В то время мы уже переехали в собственный дом, где жили только мы, но маме было крайне сложно оплачивать аренду, счета, консульский взнос и так далее. Но, когда приезжали наши родственники, она отдавала последние деньги и будто демонстрировала им, что она может им предложить здесь, в Англии. К слову, в нашем доме не было ничего особенного: немного мебели, однако могу смело отметить, что у нас всегда было чисто и свежо. Также мама всегда закупала очень много еды, пока родственники были у нас в гостях. Наверное, у них складывалось ощущение, будто у мамы всё здесь хорошо и она откладывает часть заработанных денег, как и большинство людей вокруг.
Она делает то же самое и по сегодняшний день. Я помню один случай в двухтысячных. Приближалось Рождество, и что она сделала? Купила новую мебель.
Я спросил её прямо: «Ты покупаешь новый диван? Кого ты пытаешься впечатлить?»
«Ну, ты знаешь, мои сёстры скоро приезжают».
Это сильно отличалось от того как мама вела себя со мной и с Джуной, когда мы были маленькими и денег не хватало. Как только мы просили её о чём-то, то от неё мы получали лишь один ответ: «Нет, нет и нет — деньги не растут на деревьях».
Именно поэтому мы ненавидели просить её о чём-то. Часть наших сверстников были разбалованы в этом плане в какой-то степени, но точно не мы. Когда нас приглашали другие дети на вечеринки, мама всегда отвечала нам: «Нет, вы никуда не пойдёте».
Пусть мы и ходили на Рождественские мероприятия под открытым небом, мы никогда не были на вечеринках других детей.
Но не поймите меня неправильно. Мама также периодически делала нам сюрпризы. Как и все дети, я ненавидел ходить с ней за покупками, особенно в большие супермаркеты. Мы жили в Саутолле, неподалеку от нашего дома был «Спар», но мы проделывали намного более долгий путь к магазину «Сейфвей», ведь когда мама хотела закупиться прям на большую сумму, то всегда ходила именно в этот более крупный супермаркет.
Мама не могла позволить себе машину и лишь спустя много-много лет села за руль. Но в те времена мы всегда и везде ходили пешком. Что меня раздражало ещё сильнее, так это большие тележки, которые использовали старые женщины. БОЖЕ МОЙ! Клянусь, я никогда не ходил рядом со своей мамой и был либо впереди, либо сзади, притворяясь что я вообще не с этой женщиной в магазине. А потом она просила меня положить что-то в тележку и это лишь сильнее меня раздражало. Мне никогда не хотелось, чтобы кто-то меня увидел рядом с этим. В магазине мы справлялись достаточно быстро, просто идём, берём вещи из её списка, бам, бам, бам, бам: «Ты всё взял? Отлично. Пошли!». И я всегда скрещивал пальцы, чтобы никто из моих школьных друзей не увидел меня.
И вот однажды, когда мне было 11 или 12 лет, на пути домой после одного из таких походов в супермаркет, она развернула меня, чтобы зайти в местный магазин велосипедов. Она меня дразнит что ли? — подумалось мне, ведь я точно знал, что она ни за что не купит мне байк, хотя я мечтал о велосипеде долгие годы.
«Попробуй эти велосипеды», — сказала она. Она подошла к байкам вместе со мной, я в принципе нормально это воспринял, хоть и чувство, что мы лишь посмотрим на них и уйдём, не покидало меня.
«Что ты думаешь об этой модели?», — спросила она меня.
«Мне нравится, классный велосипед». Это был Raleigh — топовый бренд на то время, — на нём очень удобно сидеть, мои пальцы едва касался земли. Я думаю: «Да, он великолепный, но в чём суть? Она ведь никогда не купит мне нечто подобное».
Затем она внезапно подошла к продавцу и отдала ему деньги за велосипед. Я был в полном шоке и сразу же взял его, начал двигать, как будто это был как минимум ковёр-самолёт. Я даже не попробовал на нём ехать. Мы пошли с ней домой и всю дорогу я смотрел на свой велосипед как на какое-то чудо. Вы бы ничем не могли огорчить меня в тот момент, вот вообще ничем. Я был шокирован и очень рад.
«Спасибо, мам»
«Пожалуйста, только береги и следи за своим велосипедом». Я не мог дождаться момента, когда мы придём домой. Ведь Джуну также ждал сюрприз, мама на барахолке купила ей пианино. Она очень хотела, чтобы Джуна научилась играть, несмотря на то, что такой инструмент был предметом роскоши для среднего класса. Это в некоторой степени слишком дорогая вещь была для нашей семьи, но мама всегда хотела, чтобы мы с Джуной были сами собой. У нас в доме, как я говорил, не было много мебели, поэтому было достаточно пространства для пианино. А наш двор был идеален для велосипеда.
«Я могу попробовать поехать на своём велосипеде?»
«Давай, у тебя полчаса». И это всё? Я мог ездить на нём весь день, но некоторые правила никогда не менялись. «Да, мам».
Мне дико нравился мой велосипед, я научил Джуну кататься на нём, хоть она и была моложе и просто поменьше меня. Я толкал её на этом велосипеде очень осторожно, так как очень боялся, что она упадёт вместе с ним. Частично, из-за того что она моя сестра и я беспокоился за неё, но в больше степени я боялся за велосипед, ВЕДЬ ЭТО БЫЛ RALEIGH, МАТЬ ТВОЮ! Это был пятискоростной Raleigh, он надирал задницу всем другим великам на тот момент. Сейчас уже есть и 10, и 15 скоростей — я не знаю зачем нужно так много. Я всегда чувствовал себя максимально комфортно с пятью.
Затем в моду вошли велосипеды-чопперы: длинное чёрное сидение. Шестерни прямо на раме перед твоими глазами, широкий руль. Чопперы стали новым трендом, все сходили с ума. На тот момент технологии были простыми, было несложно сделать своими руками двухколёсный велик. Тогда все тинейджеры пытались как можно богаче украсить свои байки, например, вставив большие усы или рога перед рулём.
Конечно, я тоже хотел как-то выделить свой байк среди других. Я взял гаечный ключ и начал ослаблять болт, который держал руль велосипеда в ровном положении. У меня уже был руль той формы, о которой я мечтал, поэтому я снял старый и начал прикручивать новый. К моему сожалению, новый руль не подходил к раме что бы я ни делал. Я никогда не говорил маме, что что-то делал с велосипедом, пытался его изменить собственными руками, ведь он был всё ещё новым, она не могла увидеть байк в таком виде. Мне уже представлялось, что она со мной сделает, если узнает об этом, и в панике я начал прикручивать обратно свой старый руль, но и он теперь не входил обратно как следует. Кошмар!
Я так боялся, что мама обнаружит последствия моих действий. Моё сердце просто разрывалось. Я понимал, как закончится эта история. Она не должна увидеть байк. И именно в этот момент она зашла и поймала меня с поличным и разобранным велосипедом.
«Что происходит?», — она смотрела на меня и на подаренный велосипед, который я клялся беречь и очень осторожно с ним обращаться.
«Эмм, привет мам… Я просто пытаюсь вставить вот этот руль сюда»
«Чего? Что ты хочешь вставить?»
«Ну, на самом деле, я не знаю как его туда вставить»
«Вот именно, поэтому я и не покупаю тебе дорогих вещей!», — кричала она. «Это стоит очень много денег. А всё, что ты делаешь — это разрушаешь вещи, ты просто всё испортил».
Она больше никогда не покупала мне ничего подобного. Это был конец. Байк стоял там месяцами — с ним ничего не случилось, он просто стоял, а рядом лежало два руля. Я не мог его отремонтировать, более того, я спрашивал своих друзей, но они тоже не знали, как можно это починить. И не было никакого шанса на то, что мама будет искать кого-то для исправления последствий моих действий с велосипедом.
Для меня это было проблемой, ведь я жил без влияния отца, без влияния мужчины. Позже я стал намного больше разбираться в велосипедах, но к тому моменту тот уже просто стоял как символ редких актов доброты со стороны моей мамы и символ того, как я её подвёл.
Однако подобные жесты с её стороны не были такой уж редкостью, когда речь заходила о наших родственниках из Карибов или Америки. Это всегда было большое «ДА» для них и такое же уверенное «НЕТ» для нас с Джуной. Именно поэтому через год или два я начал принимать решения сам. Я сбегал с дома на всю ночь, шлялся по улицам, ведь всегда знал её ответ ещё до того, как что-то спрашивал.
Она не могла или не хотела помогать мне в том, о чём я её просил. Я должен был искать свой собственный путь. Честно говоря, ей это очень не нравилось, но мне надо было быть смелее, чтобы принимать решения в своей жизни без её влияния. Набив собственные шишки на голове, я должен был научиться быть взрослым.
К слову, в нашем районе в Саутолле, было очень много женщин, из-за этого с самого детства я очень легко начинал разговор с противоположным полом, что очень мне помогло позже, когда у меня появились другие интересы в жизни. Помню, в те дни в субботу после обеда на ITV была очень популярная передача о профессиональном рестлинге под названием «Мир спорта». Каждый, кто мог позволить себе иметь дома телевизор, принимал в своём доме множество гостей, просто битком все дома с телевизорами были забиты. Даже дети очень сильно интересовались этим.
Семьи, которые живут в милях от таких домов, всё равно приезжали посмотреть передачу. Я могу описать картинку приблизительно так: множество людей вокруг маленького телевизора смотрели рестлинг, в котором Джонни Кванго, Адриан Стрит, Джеки Палло, Мик Макманус и другие актёры делали постановочные бои, притворялись что им больно, выполняли трюки. По окончании передачи мужики расходились по барам, оставляя женщин с детьми. Мальчишки пытались повторить увиденные трюки. Несмотря на название этой передачи, ничего спортивного в ней не было, это была просто индустрия развлечения.
Сейчас это кажется дикостью, но раньше люди, приезжавшие с Карибских островов, были несколько изолированными от общества и им было так сложно знакомиться с новыми людьми, что комфортно они могли себя ощущать только в собственном доме и только рядом со своими соотечественниками. Они выглядели как люди, которые полностью изолированы от реальности. Разница между местными и ними была просто колоссальной.
Я всегда хотел достичь чего-то большего, особенно пока был тинейджером. Мама надеялась, что мои друзья-мальчики окажут на меня позитивный эффект, куда более позитивный, чем на меня оказал тот мужчина, имя которого нельзя произносить в нашем доме.
Действительно, папа очень часто был причиной кучи наших проблем. Но он точно более спокойный человек, чем моя мама. Возможно, он бы смог привнести некий баланс в нашу семью, если бы остался с нами. Жизнь была бы намного легче, если бы он был рядом; точно легче было бы являйся он немного другим человеком с иным характером. Мама очень страдала от его отсутствия, зачастую истерически взрываясь от этого, и у меня иногда складывалось ощущение, что она хотела, чтобы я искупил грехи своего отца.
Мне казалось, что я был другим. Если я что-то хотел, то шёл к цели и пытался её достичь, если для достижения цели надо подождать, то я был готов ждать. Я достаточно терпеливый. Мама продолжала говорить мне: «Ты точно такой же, как и твой отец».
Она, в свою очередь, не была такой как Вернон, вот вообще. Если ей что-то нужно, то она просто идёт любыми путями к цели и получает это. Она не будет беспокоится о ком-то другом. Я не хочу сказать, что она была бездушной или безэмоциональной, но единственную эмоцию, которую она нам демонстрировала тогда — это злость.
Я всегда говорил, что больше боюсь своей мамы, чем полиции. Она часто выплескивала горечь от своих неудач на меня, называя меня «маленький Вернон».
Конечно, она видела, как сильно я люблю её и Джуну. Она говорила, что очень рада тому, как я помогал своей маленькой сестре спускаться по ступенькам, шаг за шагом, придерживая её.
Джуна всегда смотрела на меня добрыми глазами, называла меня выдуманным именем «Полли Скотт». Мы всегда были очень близки. Джуна, конечно, имела немножко другое детство из-за того, что её мама никогда не била и не выплескивала свою злость на неё. А со мной подобное случалось частенько.
Ей не требовалось много причин, чтобы разозлиться. Однажды, когда я ещё был очень маленьким, мама заплетала волосы Джуне, а я подошел, взял расчёску и сказал: «Мам, смотри… Расчёска?» Всё, чего я хотел, так это внимания и заботы. А всё, что она делала, так это орала на меня из-за головы моей сестры. Я просто всегда оставался таким сильным напоминанием о том, почему её жизнь сложная.
Возможно, когда она меня ругала или била, то чувствовала, будто делает всё это с Верноном. Она никогда не спускала мне ничего. Она не была милой со мной, да и с Джуной тоже.
Когда я стал старше, то всегда получал от мамы даже за не очень большие проступки, например, не сделал уборку. За это сразу получал по лицу и другим частям тела тем, что было у неё под рукой. Застёжками, расчёсками, шлангом — меня били всем этим. Моя кожа очень пекла и первое, что я делал, так это начинал плакать.
Но я стал более дерзким на излёте тинейджерства. Однажды, когда она снова начала меня бить, я не начал плакать. Это была как сцена из фильма «Корни», когда раба избивали, а он не показывал, что ему больно. Я мычал, но слёзы не лились. Я просто принял это.
Если сначала я перестал плакать, то затем я вообще перестал обращать на это внимание.
Вам, читающим это, описанное может показаться невероятным. Но моя мама не понимала, что мы с Джуной просто нуждаемся в её любви. Только в 80-х годах, когда она изучала медицину, училась быть медсестрой и читала о заботе о детях, она поняла, что на самом деле мы нуждаемся в любви, заботе, нам нужно всё это. До этого для неё главным в нашем воспитании было две вещи: крыша над головой и еда на столе. Дело в том, что в её детстве выживание было главным вопросом и никто и не задумывался о чём-то другом. В этом я понимаю её. Но даже когда она стала не молодой мамой, а уже взрослой женщиной, то всё равно была уверена, что проявлять какую-то нежность будет явно лишним. Та недодача маминой любви влияет на меня и по сей день. Я принял это и пытался защитить себя. Если Вы услышите мой разговор с моими детьми сейчас, то это будет типичный набор из слов «люблю тебя, принцесса», «молодец». Я всегда им говорю, что люблю их. Я никогда не слышал от моей мамы этих слов, ни разу в жизни. А ведь казать кому-то «я люблю тебя» — это так просто, разве нет?
Во всех своих взаимоотношениях я чувствовал, как это влияет на меня. Если я не могу получить чего-то, значит так и есть. У меня также было множество проблем с тем, чтобы сблизиться с женщиной: когда взаимоотношения подходят к какому-то конфликту, то я чувствовал себя напуганным. Эту черту я получил от своей мамы. И как только начинается какой-то конфликт, кто-то начинает долбать мне мозги, то я сразу увеличиваю дистанцию между нами. Это вещь, которую я взял на заметку от своего отца.
Конец второй главы, друзья! Пожалуйста, комментируйте и оценивайте данный материал. Сюда вложено немало сил и мне невероятно приятно видеть комментарии и плюсики, которые вы ставите!
Ну и не забывайте подписываться на наш телеграм-канал о «Челси», здесь все главные новости в максимально короткой и понятной форме!
