Антон Анисимов – самый обсуждаемый сотрудник «Матч ТВ» в 2022 году. Александр Головин встретился с ним, чтобы узнать, как это получилось.
– Я родился в 1988 году. Папа по образованию – экономист, работал в налоговой инспекции. Он умер в 2019 году. Мама – журналист по образованию, но по профессии работала немного. Больше детьми занималась.
У меня есть старшая сестра – у нас 12 лет разницы. Мне 34, ей 46. Она врач, закончила мед в Курске. Сейчас работает в Москве в фармацевтической компании. Мама тоже живет в Москве, но в эти дни – в Курске, у нас осталась там недвижимость. Только сейчас звонила и рассказывала, как над городом сбили беспилотник. Говорит: «Я лежу – и ощущение, что чего-то взорвалось около дома. Думала, что в лес бомба упала» (интервью состоялось 30 июня – Sports.ru).
– Есть такой частный курский телеканал «Такт». Его владелец общался с папой, был на свадьбе моей сестры. Мне в тот момент был интересен телик, поэтому меня взяли на подработки на канал, даже вел утренние эфиры. Но это было отвратительно, я вообще ничего не умел.
Потом закончил школу, поступил на исторический факультет. Не знал, чем хочу заниматься, но нравилась история – пошел на исторический. Проучился год, понял, что история в школе и в институте – разные вещи. В институте появился древнерусский язык, древнегреческий, латынь – это вообще кошмар. Мне стало дико неинтересно.
Сестра за два года до этого переехала в Москву, и я тоже поехал. Встал выбор, куда поступать – захотел на журфак. Но особых вариантов не было – экзамены в государственные вузы уже прошли. Попал в коммерческий ВУЗ. В итоге заново учился первый курс. Параллельно начал работать. Месяц работал в Zara, потом год – продавцом-консультантом в магазине брендовой одежды в Смоленском пассаже, где закупались Тимати и Киркоров.
В один момент я уже привык всех видеть: ну, Киркоров зашел. И тут 2008 год, только что прошел Евро, к нам зашел Денис Колодин с женой. Выбирал какую-то куртку. Я подошел: «Денис, просто хочу сказать вам спасибо». Видно, что он стал даже счастливее, чем на Евро.
После этого я попал в Торгово-промышленную палату. В палате была пресс-служба, при ней выпускали газету «ТПП-информ». В ней я занимался всем, чем можно. Например, просили написать про то, как Торгово-промышленная палата помогает какому-то детскому дому. Я ездил в этот детский дом, писал репортаж. Знакомый семьи подкидывал мне работу, чтобы руку набивать. Про экономику я не писал. Туда писали Глазьев, Примаков – я их тексты даже не понимал. Так продолжалось год.
– Да, там я зарабатывал 22 тысячи. Но быстро понял, что надо самому что-то делать, плюс хотелось на телик. Искал-искал, и в 2010 году попал диджеем на музыкальный канал Bridge TV. Работа такая: сидишь 12 часов днем или ночью, ставишь музыку, которую просят зрители, присылая смски. Зависело от часов, но в среднем выходило 45 тысяч.
Через год снова решил, что надо идти дальше. Не хотелось сидеть и фигней заниматься. Так попал на Life News незадолго до того, как они запустили телик. Там чего только не было.
– Это было несколько раз, но в 2010 году я приукрасил, когда отправлял резюме на Bridge TV. С MTV такая же история – там я проходил практику. И с «Русским радио» – так же. Я тогда пытался везде протолкнуться.
– Когда осенью 2011 года мне надоело на Bridge TV, я увидел объявление чуть ли не на HeadHunter. Особо не знал, что такое Life, но подумал: «О, телик открывают, хоть что-то».
Меня пригласили на собеседование. Написал текст, потом отправили на идиотскую съемку – рассказать, как в парке пересаживали деревья. Толя Сулейманов, который сейчас в Baza работает, посмотрел сюжет и сказал: «Берем». А вообще теликом занимался Ашот Габрелянов, сын Арама Ашотыча.
– Да, с осени 2011-го до июля 2013 года. Это клевое время: движово, весело. Я ведь работал с оппозицией, при этом находился в очень хороших отношениях с Димой Гудковым. Там взаимовыгодное: ему было выгодно иногда сливать инфу про какие-то их мероприятия, которые надо подсветить. Мне было выгодно получать эту инфу.
Дима как минимум тогда был хорошим парнем. Да и ко всем к ним я относился нормально. Как к актерам Большого театра. Каждый из них исполнял свою роль. Им было интересно, нам – интересно.
– Я не буду утверждать, кто там проплаченный. Но я думаю, что единственный искренний человек из них – это Сергей Удальцов. Я люблю его и уважаю, несмотря ни на что. Он реально идейный чувак. Ему пофиг – Life с ним разговаривает, НТВ, «Дождь»* (объявлен в России иностранным агентом) или Александр Головин. Он не смотрит, пропаганда это с той стороны или с этой. Он четко доносит мысль. Он реально болеет за свое дело. Все остальные исполняли роль в политической игре. Игра в кошки-мышки.
– Нет, я горжусь этим.
То, что нам тогда говорил Арам Ашотыч и что делали мы, – это опережение времени. Он всегда смотрел на то, как работает западная журналистика: «Посмотрите, какой офигенный стендап на CNN или BBC. За ней танки стоят, она рассказывает про эти танки, а они поворачивают башни. У нее все – в движении».
Он хотел, чтобы все было в движении. Никто тогда так не делал. Тогда ведь приезжали люди с телика, раскрывали тарелки – и только после этого выходили в прямые эфиры. Габрелянов говорил: «Мне нужно, чтобы прямой эфир шел из гущи событий». Достал там рюкзаки, которых тогда ни у кого не было, чтобы картинка сразу шла. Тогда шли бесконечные митинги, и он хотел, чтобы корреспондент ходил и рассказывал, пока камни летали.
Или съемка на телефон…
– Не вижу ничего страшного, потому что это журналистика. Если ты лезешь в квартиру – это перебор. Если находишься в общественном пространстве… Представь, что сейчас сюда придет Дзюба и будет разговаривать с Заремой, – ты это не снимешь? Я сниму по-любому. Это офигеть как интересно. Они могли встретиться где угодно, но пришли в ресторан. Я это увидел – и снял.
– Когда я увидел – да.
У меня была куча подобных моментов. Помнишь, когда все время проходили митинги? «Оккупай Абай», другие. Как-то был «Оккупай» перед высоткой на Кудринской площади. Я провел там целый день, в редакции сказали: «Надо еще ночь подежурить». Мы с оператором сидим в тачке, ничего не происходит. Тут замечаем, что в соседней машине чуваки курят траву. Просто неизвестные. Я думаю: «Сами виноваты. Подъехали туда, где куча журналистов, камер. Сидят в машине, но все видно: бутылка, затягивают, дым». Говорю оператору: «Снимай, посмотрим, что дальше будет».
Они покурили, накуренные пошли на «Оккупай». Я прислал в редакцию: «Смотрите, во что превращают «Оккупай». Люди уже приезжают просто так потусоваться, курят». Потом оказалось, что этот чувак – сын кого-то там чуть ли не из прокуратуры. Он приезжал в редакцию: «Уберите материал». Арам Ашотыч ответил: «Просто иди #####».
Если это происходит перед твоими глазами, то какие проблемы? Другой момент – когда сын Ивана Затевахина (автор и ведущий «Диалогов о рыбалке» – Sports.ru) ехал со школьницей на спортивной машине. Машина попала в аварию, сын – в больнице, а девочка погибла на месте. Меня отправили в квартиру к девочке – снять комментарий, реакцию.
Мы с оператором Маратом Булхатиным – сейчас он личный фотограф Володина – стучим в дверь, открывает мама. Я спрашиваю: «Вы мама такой-то?» – «Да, а что случилось? Я не могу ей дозвониться». Я понимаю, что не буду ей ничего сообщать. У меня до сих пор мурашки… Я сказал: «Сам не знаю, сам ищу». Закрыл дверь, позвонил в редакцию: «Я не буду с ней говорить».
Такая грань у меня есть. А когда Дзюба с кем-то целуется…
– Это Астрахань, 2012 год. Меня отправили туда через два дня после того, как я нашел в петле жену Пороховщикова.
В Астрахани был кандидат в мэры – Шеин. Якобы на выборах случилась подтасовка. И все оппозиционеры с улиц Москвы переместились в Астрахань. Напротив меня в отеле жили Ксения Собчак и Илья Яшин* (объявлен в России иностранным агентом) – спали всю ночь в одном номере. В это время с ними тусовался будущий муж Собчак Максим Виторган. Там же – Навальный, Илья Пономарев.
Сергей Миронов даже был на их стороне, потому что Шеин представлял «Справедливую Россию». Он якобы объявил голодовку. Нашей задачей было снять, что Шеин реально ест. Но сколько мы ни тусовались рядом с его штабом, еды не было. Хотя Арам Ашотыч говорил: «Не может такого быть. Он ест по-любому». В последние дни мы сидели с Маратом: «Все отработали, только не сняли, как он ест. Давай позвоним в пиццу и суши, вызовем ему и снимем». Но это шутка.
– Ну я же искреннее все выполнял. Если бы я был другого мнения, я бы работал на «Дожде»*. Но я бы никогда не смог работать на «Дожде»*, потому что я категорически не согласен с их позицией. Я на другом фланге, у меня другие убеждения. Мне не нравилось, что делает Алексей Навальный. Я всерьез не воспринимаю Илью Яшина*.
– Он лежал в больнице при смерти. Жена – дико от него зависимая, очень любила его, и на этой почве у нее пошли заскоки. В истериках, в слезах она кричала врачам: «Что с моим мужем? Вы его хотите убить». Они от нее отмахивались.
Мы снимали врачей, тоже спрашивали, что с Пороховщиковым. Она благодарила: «Ребят, спасибо, что помогаете, мне больше никто не помогает». Тогда ей помогала только дочка Шакурова. По-человечески мне стало ее жалко.
– Прошло несколько дней, я дежурил ночью в редакции. Мне пишет Шакурова: «Позвонила Ирина и сказала: «Они его убили, я больше без него не могу». Бросила трубку – и больше не берет. Можете проверить ее, пока я с детьми?»
Мы с оператором приехали в дом на Арбате, где она жила одна с собакой, – дверь открыта. Зашли – на нас побежала овчарка. Видно, что на панике. Мы отошли назад, вызвали полицию и скорую. Приехала первая скорая. С ней мы зашли в дом, первые вбежали по лестнице, я кричу: «Ирина, Ирина».
Сначала я даже ничего не понял. Мне показалось, что она только пытается [навредить себе]. Но быстро понял, что она уже с языком, вся синяя. Я понимал, что оказался в чужой частной собственности, позвонил в редакцию. Там ответили, что все нормально: «Скажите, что вы знакомые. Вы ведь правда познакомились».
В итоге мы пробыли там всю ночь.
– Саша успел только снять момент, когда мы вбежали. Потом уже приехала полиция, мы сняли только записку.
Утром я поехал делать сюжет. Но дальше жутко было. В лифте она мне виделась, снилась даже. За работу на Life я видел много трупов, но самоубийцу обнаружил первый раз в жизни.
– Это случилось после питерского экономического форума, когда пошли слухи, что Павел Дуров уезжает из страны. Тогда я увидел, что идет Усманов, начал задавать вопросы: «А чем сегодня вечером занимаетесь?» – «25 лет «Мегафону», у нас будет тусовочка».
Я позвонил в редакцию: «Выясните, где тусовка. Мы поедем и что-то интересное снимем». Толя ответил: «Да-да-да». Потом они дали задание светскому отделу, чтобы они выясняли. И как-то забили на это. Мы с оператором все равно пошли по Питеру и пытались выяснить, где празднуют. Но из-за белых ночей и выпускных ничего не нашли. А наутро у РИА выходит фото Павла Дурова на этой тусовке. Арам Ашотыч, естественно, в шоке: «Какого хера? Что там делает спартач?» Он меня так называл, мы – в отличных отношениях.
В итоге в редакции все в панике – они ведь не нашли место тусовки. Но свалили на меня, а я обиделся и ушел. Видимо, сказалось еще эмоциональное выгорание. В Life есть люди, которые по 10 лет работают. Я ими восхищаюсь, потому что там год за два идет. Когда ты молодой, это окей. Но потом становится тяжело.
Арам Ашотыч сначала на меня обиделся. За то, что я его типа кинул. Потом я все объяснил, он сказал: «Тебе надо ко мне было подойти». Но как получилось.
– Девочка, которая работала со мной на «Москве 24», работала руководителем пресс-службы «Зарядья». Но пресс-служба состояла из одного человека. Поэтому я был заместителем руководителя.
Тогда парк только открылся, я думал: супер, модное место, сейчас будем делать клево. У меня были идеи – например, я хотел сделать девочку в русском стиле, которая станет талисманом «Зарядья». Под это организовать экшн – выбрать ей имя на «Москве 24» в утреннем эфире. Придумал сделать так, чтобы ее звали Варвара, потому что парк находится на улице Варварка.
Но оказалось: чтобы организовать конкурс, надо пройти столько бюрократических этапов… Просто миллион. Пока ты все разгребешь, думаешь, что уже ладно. Через полгода я понял, что это вообще не мое. Захотел обратно на телик. Написал Наталье Билан. Она ответила: «Приходи во «Все на матч». С 1 мая 2019 года я работал в этой программе.
– Вернулся с Олимпиады, и случилась история, как я показал футболку «Спартака» на фоне трибуны ЦСКА на дерби. История была случайной: я находился за воротами в куртке на молнии, под ней – футболка с ромбом. Рядом стоял Мурад Латипов, который снимал меня на телефон для своего инстаграма. Сзади орали фанаты ЦСКА, я снял куртку и показал им футболку. Просто без задней мысли. И забыл об этом. Мурад выложил это, вспыхнул скандал.
У меня и без этого натянутые отношения с ЦСКА, потому что я за «Спартак» болею и еще везде лезу с микрофоном. А тут еще такое. Клуб сказал, что это разжигание ненависти. В итоге коллективно мы решили, что мне лучше несколько месяцев не работать на РПЛ, чтобы не было лишней шумихи.
Я сильно переживал этот момент, потому что для меня важны матчи «Спартака». Чтобы еще сильнее не загнаться, перестал смотреть футбол, на две недели ушел в отпуск. В этот момент позвонил Олег Полунин, который летом пришел на «Матч ТВ».
– Да. Он сказал: «Мы запускаем программу. Давай попробуем тебя ведущим?» – «Я не против». Подумал, что это необычный формат для спортивного телика, что-то новое.
Провели два-три тракта, Тащин (генеральный продюсер «Матч ТВ» – Sports.ru) утвердил. И начали работать с Орзул неделя через неделю. Плюс договорились, что периодически вклинивается Тимур Журавель, но у него плавающий график, потому что он все время уезжал в командировки.
– Все мы разговариваем на кухне. Тут зритель видит, что по телику такая же история – собираются люди совершенно разных профессий и обсуждают то же самое, что они обсуждали бы на кухне.
– Да, мы как будто собираемся на кухне. У нас нет никаких запретов. Некоторые приходят и спрашивают: «А что можно и что нельзя?» Я говорю, что все можно: перебивать, кричать, выражать любую точку зрения. Но вы должны понимать, что будет человек, который скажет: «Заткнись. Я считаю по-другому».
– Во-первых, люди устали от бесконечного официального разговора про спорт, когда я посмотрел матч, потом посмотрел программу или включил интернет, там мне еще раз рассказали про этот матч. Они хотят посмотреть на спорт с другого ракурса – через призму политики, шоу-бизнеса. Узнать, что об этом думают люди из совершенно разных сфер жизни.
Во-вторых, сейчас уже понятно, что спорт – это часть политики. Он там всегда был, есть и будет. Даже ты работаешь на портале, который поменял флаги у белорусских спортсменов и клубов, когда там начались протесты. Вы делали это сознательно, это абсолютная пропаганда.
Когда я на это смотрю, я понимаю, что выросло поколение людей по 25 лет, которых сделали вы. Мы это поколение упустили. Сейчас я вижу свою роль и всей программы в том, чтобы попробовать следующему поколению показать, что есть другое мнение.
Что я не старик, мне не 50 лет, я не твой папа или дедушка, не те люди, которые сидят перед телевизором и смотрят Соловьева. Я молодой парень, мне 34 года. Я могу слушать такую же музыку, как ты, смотреть такие же фильмы. Я весь в татуировках. Но у меня есть совершенно противоположное мнение тому, что ты получил до этого.
Я пробую донести людям, что не все черное. Есть еще белое и, возможно, белое правдивее, чем черное.
– Те, кому сейчас 13-14-15 лет, кто смотрит Медиалигу. Они не будут смотреть Соловьева. Кто-то из них поплюется, когда увидит «Есть тема!», а кто-то скажет: «Прикольно». Поэтому я стараюсь звать в эфир абсолютно разных людей. К нам может прийти Илья Геркус, может – Сергей Зверев, а может – жена Гуфа, а может – блогер из медиафутбола.
Я пытаюсь показать, что это не вранье. Что это наши мысли, что я и все мы говорим абсолютно искренне и что здесь можно говорить разное.
– Сегодня была веселая программа. Молодому парню или девушке было бы весело посмотреть, как мы обсуждали секс в спорте со Зверевым и Айзой. Когда там стояла Алана Мамаева, через стул от нее – Леонид Трахтенберг, рядом – Ловчев. Где еще появится Алана Мамаева с Леонидом Трахтенбергом? Это может зацепить. Человек смотрит, расслабляется.
Кто-то говорит: «Что они творят? Дайте нам футбольную аналитику!» А кто-то отдыхает, кайфует, и ему прикольно это смотреть. В голове откладывается, что здесь своя атмосфера.
– Каждый день – одно и то же. Встаю в 6 утра, лежу в ванной – очень люблю в ней лежать.
В 7 утра выхожу, на электросамокате доезжаю до метро или даже до Останкино от Новых Черемушек. В 08:30 вхожу в телецентр, беру кофе. Набрасываю мысли и текст, если хочу сказать что-то важное. В 10 начинают приходить гримеры, костюмер. В 10:30 подтягиваются гости. В 10:40 я переодеваюсь, в 11:15 иду в студию, там уже ждут гости.
– Нет, для этого есть шеф-редактор Илья Резников. И еще два редактора, которые работают неделя через неделю. Все пишут они, но я никогда не иду по тексту, говорю своими словами, переписываю под себя. Я никогда не скажу то, чего не хочу. Из-за этого ребята постоянно в ухе ругаются: «Что-то пошло не по плану, затянули, что вы орете».
– 100%. Обычно мы сидим и вместе набрасываем. Некоторых мне предлагали, я отвечал: «Не, это вообще скукота». Например, перед нашим разговором был список из 20 человек. Но 10 не могут, остается половина. Часть сливается ночью или рано утром. Их надо срочно заменить.
Под каждую тему примерно понимаешь, кто может быть ярким, кто подходит. Некоторые люди, которые приходили… Яркий пример – Андрей Панков. Классный журналист, его все знают. Но в этом формате он потерялся. Человек может круто выполнять работу, но или скучно говорит, или без эмоций. И мы решаем: «Наверное, больше не будем звать».
– Это называется «пол» и делается часа за полтора до эфира. Но я только пару раз придумал, остальное – Илья вместе с Марией Поплавской.
Почему такие названия? Во-первых, они должны резонировать, чтобы ты офигел. Если мы напишем, что сейчас обсуждаем футбол, то человек, который смотрит телик без звука, переключит. А если он увидит «В душе не IBU», то подумает: «Ого, о чем это они?» Включит звук.
Во-вторых, меня часто спрашивают: «Антон, как тебе?» – «Это вообще мягко, надо так, чтобы на грани». Особенно темы, которые меня выбешивают. В основном это касается политики.
«Иуду из ютуба» со мной не согласовывали, потому что я в этот момент вышел. Но придумали – и это вообще супер.
– Да, это супер. Потому что я абсолютно согласен с этим полом.
– Понятно, что больше всего просмотров набирают трансляции.
– Для меня это загадка. Все ругают «Матч ТВ» за фильмы и сериалы, но когда я смотрю рейтинги, я понимаю, что люди смотрят эти фильмы и сериалы. Не знаю почему.
Что касается программ, то вчера средняя доля «Есть тема!» была выше средней доли за канал. Но бывает по-разному.
– В ютубе самое большое – программа Тимура про Дагестан и моя – про Красаву.
– Почему? Нет.
Могут быть разные причины. Сейчас люди смотрят много политических программ на Первом и втором каналах. Их смотрит вся страна.
Поэтому мы делаем так. В 11:57 по Первому заканчивается программа «Время покажет». Три минуты до новостей идет реклама. В этот момент люди начинают листать каналы. Мы начинаем второй блок, как раз когда на Первом началась реклама – чтобы человек увидел у нас что-то яркое и остался.
– Нет. Мне кажется, мы резонируем, все смотрят в любом случае.
– Смотри, про то, что происходит в Донецке, человек едет снимать не в Донецк, а в Лондон. Наполняет видео западной и украинской пропагандой. Наполняет эту пропаганду фэйками. Он вставляет куски, которые не относятся к 2022 году, но выдает так, будто это происходит сейчас. Берет интервью у тех, кто финансирует людей, которые выходят со свастикой на теле и убивают мирных граждан. Берет интервью у Александра Алиева, который признавался, что он алкоголик.
Ты снимаешь такие вещи и говоришь с Алиевым, который сошел с ума? Серьезно? И ты это преподносишь как серьезную вещь и вливаешь в голову молодым людям?
И в целом снимать что-то против своей армии… Я честно тебе скажу. Я каждый день про себя думаю: «Господи, дай Бог здоровья ребятам, которые там этим занимаются. Чтобы у них все было хорошо, чтобы они вытерпели, выжили».
Единственная наша опора – это армия. И когда человек разговаривает в Лондоне с Ярмоленко, который рассказывает, как он вместе с Зозулей отправляет деньги на покупку оружия «Азовом» (признан в РФ террористической организацией, ее деятельность запрещена в стране), который потом выходит со свастикой… Для меня это странно. Абсолютно пропагандистский ролик, снятый с одной стороны.
– К каким?
– Это не наша графика, мы брали ее из гугла. Пунктир – это обозначение, что интерес падает и близится к нулю. Это их прогноз.
– Но мы же не придумали картинку. Все так и было.
– Я говорил про падение интереса не только из-за картинки. Там что-то происходило на фронте – и нужно было усилить информационный фон так, как сделал Савин.
Может быть, так совпало. А может, не совпало – и он сделал это осознанно.
– Нет. Это для того, чтобы обычному человеку было понятно, что содержать клуб стоит не 10 тысяч рублей.
– Не знаю. Моя мама не представляет, что значит купить клуб второго дивизиона на Кипре.
Это ты все понимаешь и люди, связанные с футболом. А обычные люди, может, думают, что какой-то задрипанный Кипр, какая-то вторая лига. Ты продал квартиру за 30 миллионов, пять миллиончиков оставил себе – и пошел клуб купил.
– При этом у тебя остаются расходы на клуб.
– Для этого Геркус и существует в нашей студии – чтобы поспорить.
– Вчера человек продал квартиру, чтобы заплатить футболистам, сегодня – переезжает в другую страну с семьей.
– Переехать в другую страну с семьей – это недешевая история.
– Потом жить еще на что-то надо. Где-то найти спонсоров, купить клуб.
– А может быть, нельзя.
Обычный человек в России не может поехать в другую страну и купить там клуб.
– Почему?
– Так он плакался, что у него нет денег. Собирал донаты.
– Значит, он блефовал.
– Без диктофона я тебе расскажу об этом, сейчас не хочу. Это серьезные вещи. Передергиванием я это не считаю.
– Шишканова играет определенную роль. Она работает в Федерации хоккея России, то есть спортивный человек. При этом у нее эмоциональная подача – девушки, которая смотрит на ситуацию под своим углом. Первый раз она была в студии с Аланой Мамаевой, и это было так ярко и интересно, что мы подумали: «Надо еще раз звать».
– Нет. В этом случае мы думаем, что человек был не очень интересен.
– В Федерации хоккея России. На какой должности – надо с ней общаться. Она говорила, что занимается промоушеном хоккеистов, Кубок Стэнли привозила в Россию. Мы ответили: «О, прикольно, надо тебя иногда звать».
– Я проверял. Везде написано, что работает, плюс у нее визитка Федерации хоккея.
– Это лучше к ней.
– Нет. Почему?
– Если он яркий и понравился – да. В студию «Есть тема!» можно позвать кого угодно. Наша задача – сделать так, чтобы люди начали увлекаться спортом через диалоги людей разных профессий. Максимально доступные диалоги.
– Да, мы позвали его не из-за того, что он боксер, а из-за его позиции. Хотя много раз я был с ним не согласен. Например, он часто уходит в тему войны – неважно, какого года.
– Вот по поводу Урганта я был не согласен.
– Нет, давай не сравнивать. Я рассказывал, что у меня было 20-25-40 тысяч.
– Может быть. Но мое мнение другое, его я и высказал в программе.
– На том, что у нас много футболистов, которые болтаются в средних клубах, потому что там огромные зарплаты, которые не соответствуют их игре. Савин – не тот футболист, про которого можно сказать, что он искал себя. Понятно, ради чего он переходил. Его мотивацию я понимаю, но это вызывает у меня такие эмоции.
Я не считаю нормальным, когда в наших государственных клубах люди получают зарплату выше 500 тысяч рублей. Это ненормально. Те деньги, которые получал Савин, должны получать учителя, врачи, военные, ученые. Но получают люди абсолютно бездарные.
– Это моя ошибка. Я на нем настоял, потому что мне было важно, что человек знает внутреннюю кухню украинской политики. Хорошо, что он вышел по видеосвязи, а не пришел в студию.
– Потому что он вышел по скайпу и начал говорить вообще не по теме.
– Это я, конечно, знал.
– Любой человек может выйти в эфир. Исключения – те люди, которые перешли грань в оскорблении нашей программы. Всех остальных позову с удовольствием.
– Нет. Ни одного человека, финансирующего фашистов и нацистов, не готов. И вообще с ними разговаривать не хочу.
– Нацистская.
– Во-первых, человек переобулся. Уважаю я эту позицию или нет – другой вопрос. Но в тот момент мне нужна была информация от него.
– Это все индивидуальные случаи. Но официально и публично человек переобулся.
– Не знаю. Пусть сначала переобуется. Мне надо посмотреть, как, чего, что. Посмотрим, как он заговорит.
– Я считаю, что нет.
Но послушай, много людей высказывают свои мнения. Вот сегодня Айза сказала Носову: «Вы считаете, что женщина создана только для того, чтобы рожать?» Он ответил: «А вы что, об этом не знали?»
– Это их мнения. Они в это верят. Почему мы должны выводить в эфир людей, чьи мнения мы не считаем бредом?
– Он так считает.
– Где-то он сказал бред, а здесь – не бред. Кому-то тоже кажется, что я несу бред. Плюс геноцид армян – это отдельная история, для них это священная вещь. У него может быть обостренное чувство, какая-то своя мифологическая история.
Есть, например, Лоза, который говорит, что Земля – плоская. Я хочу его в студии, несколько раз даже звал, а он был не в Москве. Мне это интересно.
– Чтобы он высказался, поспорил на какие-то темы, изучить.
– Потому что есть такие люди. Это жизнь. Людям хочется высказаться, у них есть мысли, позиция. Почему кому-то надо запрещать? Тем более это резонирует.
– Когда человек снимает то, что он снял, я не хочу, чтобы его кто-то защищал. Я убежден, что так делать, – это преступление. Если он делал это искренне, то мне его жаль. Когда-то все закончится, и жизнь все расставит по местам.
Я понимаю, что все то, что происходит сейчас, вполне могло… Может, и будет происходить через 10 лет, только уже с моим сыном. Он будет сидеть в окопах, но не где-то там, а недалеко от границ Москвы. Где-нибудь в Туле или Орле. Поэтому для меня российская армия – те люди, за которых я молюсь. И про которых я не позволю говорить плохо.
– Никак, меня не обижает. Но взрослому мужчине это не к лицу. Это вещи на уровне школы.
– Нет, это переход на личности. Как если бы я коверкал фамилию Уткина, но мне такое в голову не придет.
– Переход, но это были эмоции.
– Я не говорил, что странно, я сказал, что это не к лицу взрослому мужчине.
Вообще, с этой нацией и так все понятно, с этими ребятами. Когда футболисты сборной Польши призывают бойкотировать матч со спортсменами из России, преследуя личную выгоду и обманув шведов, и когда моя сборная отцеплена от чемпионата мира – да, это мерзкие твари, которые поступают как мерзкие твари. Так нельзя.
– Я считаю, что да. Не переходя на мат. Я назвал вещи своими именами.
– Иногда какие-то вещи надо называть своими именами. Прямо.
– Ты можешь поступить по-человечески и сыграть в футбол. А можешь поступить как мерзкая тварь. Несмотря на то, что Карпин сказал, что он поступил бы так же, я уверен, что сборная России на месте поляков сыграла бы.
– В большинстве – да. У нас это в крови, в голове.
– Не знаю, не могу отвечать за другие программы. Но есть мое мнение: показывать на всю страну футболистов, которые финансируют нацистов, нельзя. Вчера Ярмоленко посылал деньги нацистам со свастикой, которые бомбят наших солдат и восемь лет бомбят мирных жителей Донецка, а сегодня по федеральному каналу в России должны показывать их сборную? Так не должно быть.
– Я не знаю, потому что не могу смоделировать ситуацию.
– Нет. Если бы наш человек тоже поступил мерзко, то назвал бы.
– Начнем с того, что я общаюсь с узким количеством коллег. Я сижу в «АСК-1» (главный корпус телецентра «Останкино» – Sports.ru), кто-то – в «АСК-3» (корпус через дорогу – Sports.ru) или в «8-16» (бывшая комната «НТВ-Плюс» в главном корпусе – Sports.ru). Мы не пересекаемся. Кто как воспринимает – их мнение.
– Цех – это весь журналистский цех. Я не обращался к коллегам по «Матч ТВ».
– Есть люди, которые считают иначе. Фамилии называть не буду.
– Я не хочу уподобляться им.
– Нет. Мы с Тимуром разговариваем, он классный профессионал. Один из лучших журналистов России.
– Если есть какая-то корпоративная этика и люди ее не соблюдают, то я буду соблюдать. Люди обо мне говорят, а я о них даже не думаю. Со Шнякиным за жизнь я разговаривал раза три-четыре.
– Повторюсь, речь не только про коллег с «Матч ТВ», а про всю сферу спорта. У нас был разговор с руководством о корпоративной этике, мы это приняли во внимание и следуем этому кодексу.
– Нет. Почему меня вообще должно это волновать? Мы не пересекаемся.
– Представляешь, сколько человек работает в творчеством коллективе «Матча»? А ты назвал трех человек.
– Мне по барабану. Собаки лают – караван идет.
– СВО. Когда люди и страна находятся в тяжелом положении. Это время, когда каждый показывает, кто и чего стоит. Маски сбросились, в экстремальной ситуации люди демонстрируют, кто они на самом деле.
– Я сто раз говорил, что против военных действий. Любой нормальный человек не хочет, чтобы гибли люди. Но это утопия, такого не бывает.
Цель – чтобы то, что происходит сейчас, не происходило с нашими детьми через 10-15 лет.
– Гибнут люди. Донецк обстреливается с 2014 года. Только сейчас уже не Донецк обстреливают, а Курскую область.
– Борьба за будущее страны, за ее идентичность.
– Наверное, с теми обстоятельствами, в которые попал мир.
– Идет борьба за глобальную власть. За экономические ресурсы. Энергетические ресурсы.
То есть спецоперация – борьба за наше спокойное будущее.
– Я не хочу обвинять конкретные страны. Это глупо. Просто идет борьба за влияние на всех континентах. Та же Польша спит и видит, как возродить Речь Посполитую и вернуть себе западные территории Украины.
– Мы не с кем не боремся. Россия всю историю Польшу не замечала. Есть великая Россия и просто Польша.
У России на ее границе идут нехорошие вещи.
– Бесконечные обстрелы соседней территории.
– Украина – военной техникой и боеприпасами, которые ей поставляют некоторые страны. С 2014 года обстреливают Донецк, Луганск, другие области.
– Согласен. Геноцид – не только массовые убийства. Сколько там посадок.
Но тут важно проговорить: я абсолютно поддерживаю внешнюю политику государства, и у меня много вопросов к внутренней политике. Я не дурачок. Я все понимаю.
– Обычных людей на Украине, которые пророссийские. Преследований.
– Фамилии не вспомню. Но есть преследования по национальному признаку.
– Я не назову цифры.
– Когда из «Азовстали» выводили 2500 человек и у всех – татуировки с Гитлером, Бандерой и Шухевичем, а также тату в виде цитат Гитлера, хотя это официально батальон ВСУ… Это один из этапов денацификации.
– Такие товарищи должны быть преданы суду.
Мой дед по маминой линии после 1945 года пять лет зачищал Западную Украину от бандеровцев. Он говорил, что эти люди страшнее, чем фашисты. Это просто звери. И сейчас мы это видим.
Я не понимаю, как можно от этого открещиваться, когда есть фото и видео. Таких людей надо просто посадить в тюрьму, запретить. Не должно быть военных со свастикой и Гитлером. Их должны были арестовать, но нет, эти люди нужны режиму как мясо.
– Нет. Я считаю, что Львовская область – это ближе к Польше, их дела.
– Наверное, есть. Но пусть они сами разбираются. Там русских почти нет.
– Конечно, главные там сидят и управляют.
В идеальном мире я бы хотел, чтобы территория очистилась от грязи. И рядом было дружественное государство без всей этой швали.
– А почему этого не произошло бы? У Украины мощнейшая армия, как оказалось. С современным оружием, которое ей поставляют другие страны. Вы спрашиваете, как Украина могла напасть. Да запросто.
Это ведь искусственно создается, вспыхивает. А та страна, которая все создала, говорит, что она вообще ни при чем. Мое мнение – к этому все катилось.
– Есть нацист по своему убеждению, а есть нацист по сущности. Может, у него нет татуировок, но он ведет себя как нацист. Абсолютно беспринципный человек, который на основе националистических и расовых убеждений совершает зверские вещи.
– Люди, которые прикрываются живым щитом. Которые специально ставят вооружение рядом с гражданскими объектами, понимая, что Россия бомбит именно военные объекты.
– Хотя бы в Одессе сжигали людей.
– Нацисты сидели на матче по мини-футболу Россия – Украина и кричали о том, что русских надо вешать. Я не видел ни одного российского фаната, который бы кричал, что украинцев надо убивать.
– Посчитай, если только 2500 вышло из «Азовстали». Я не знаю сколько.
– Если считать в такой прогрессии, то десятки тысяч человек.
– Это долгий процесс. До 2014 года поезд Москва – Курск был украинским поездом, который дальше ехал в Харьков. В нем ты видел нормальных людей и ребят, которых искусственно создавала система. Может, они глупые дурачки, но их создавали для каких-то действий.
Узнал и по рассказам людей. Например, как в Одессе останавливали машину и проверяли паспорт. Или останавливали автобус на выезде из Крыма. Это истории не из телевизора.
– Если у тебя русский паспорт, то возникало: «А че это?» Хотя почему какие-то ребята должны спрашивать паспорт? Какая разница, какой у меня паспорт?
Плюс у жены родственники с Украины. Они перестали общаться с нами, потому что боялись, что к ним придут и спросят: «Почему вы общаетесь с русскими?»
– А что я должен был делать?
– Потому что идет информационная война. А сейчас я имею информационную площадку, на которой могу высказать позицию.
– Я завел его, потому что заблокировали инстаграм. Но вообще, я и раньше высказывался.
– Со знакомыми.
– Я все время возмущался. Друзья всегда знали мою позицию. Многие со мной не согласны, но мы принимаем позицию друг друга. Даже жена со мной не во всем соглашается. Первые две недели мы ужинали, начинался спор, и она уходила из-за стола. Я говорил: «Нет, сядь, давай обсудим».
– Я потом это и в эфир дал.
– Нет, это малолетние дурачки. Их нужно найти, обогреть и отправить на перевоспитание. Вот у взрослых уже руки в крови – их судить.
– Судить. Как только такие люди находятся, они должны отправляться в суд. Неважно, какой они национальности и в какой стране живут.
– Это не мне решать. Для этого есть органы. И у тебя есть эта фотография?
– Довольно странно, что так происходит. Это плохо.
– Судя по этому видео – да, таких людей надо судить. И Рогозина в том чис… Ты хочешь, чтобы я призвал сейчас Рогозина судить?
– Смущает. И даже не из-за зиги.
– Не нацист и не расист. Просто в общей массе у поляков есть такая нехорошая история. Так же, как у прибалтов есть комплекс маленьких стран.
– Я не спорю, что в каждой нации есть хорошие люди. Но есть и общая черта менталитета. У русских есть национальная черта, правильно?
– Она хорошо проявилась в их нытье. Ради собственной выгоды прикрыться благими намерениями. Хитренько и скользко обойти всех. «Моя хата с краю» – это и украинская история. Достоинства нет, что ли.
– Потому что это их родные места, а у украинцев есть черта – сразу уезжать. Есть такие люди, которые сразу уезжают, ищут места потеплее.
Ты вот иронизируешь, но люди на том же Донбассе хотели и хотят жить в России. Почему ты считаешь, что они хотят жить в Майдане? Украина – это вечный Майдан.
– Бесконечный бардак. Посмотри страны бывшего СССР – такого не происходит нигде. Вспомни, до Майдана там были бесконечные оранжевые революции.
– Бесконечная грызня. Достаточно на их парламент посмотреть, где все бесконечно дерутся. Нет цивилизованного государства. Бесконечные разборки с Тимошенко, Ющенко.
– Меня больше устраивает то, в какой стране живу я.
У меня маленькие дети, они знают, что пойдут в школу, что на Красной площади люди не будут жечь шины, а потом друг в друга стрелять. Я спокойно живу в стабильном государстве. Как я живу там – зависит от меня и от детей, от того, как я их воспитаю. Как мы будем относиться к природе, к нарушителям закона.
У меня в соседнем доме живет человек из ДПС. За ним каждое утро приезжает служебная машина с мигалкой. Он садится, включается мигалка, и они едут по встречке. Думают, что им все можно. Я каждый раз порываюсь сфотографировать номер. Но когда-то я отправлю и скажу: «Ребят, надо что-то сделать»… Надо действовать по закону. От каждого из нас что-то зависит.
Что происходит с нашими чиновниками, которые вредят стране, – полный кошмар. Но в целом то, что в стране нет такого бардака, как в соседней, – да, я хочу, чтобы было так.
– То, что делает президент Украины, – это в том числе… Хотя бы то, что он оправдывает батальон «Азов» (признан в РФ террористической организацией, ее деятельность запрещена в стране), говорит о том, что он близок к тому, чтобы называть его нацистом.
– Так получилось. Такой человек. Это парадокс жизни.
– Потому что каждый заинтересован в поддержке того, что они поддерживают. Это бизнес и политика.
– Это абсолютно не показатель. У каждой страны есть свои мотивы голосовать так или иначе. Каждый случай индивидуален. Взять ту же Турцию: она ведет себя так, как удобно ей. Где-то манипулирует, где-то – шантажирует. И пытается выторговать что-то в обмен на что-то.
Просто эти страны больше заинтересованы в том, чтобы поддержать Россию. Им выгоднее сделать это с Россией, чем с остальными.
– Это вопрос в том числе к дипломатии. Я не специалист в этом.
– Это большая политика, экономика, бизнес. Ты не можешь дружить со страной, которая находится в НАТО. Или которая экономически зависит от той страны, которая в НАТО. Все взаимосвязано. Надо каждую страну изучать отдельно. Если кто-то как-то проголосовал – это еще ничего не значит. Все намного сложнее, чем нам кажется.
– Шишканова подарила. Как-то она пришла в такой футболке на эфир. Еще спрашивала, можно ли. Продюсер уточнила у меня. Я сказал: «Это ее дело, может как угодно прийти». Потом разговорились: «Хочешь, такую же подарю?» Она оказалась мне маленькой, поэтому повесил ее над компьютером. Но как-то даже в эфире демонстрировал, когда был выпуск про гимнаста Куляка и пловца Рылова.
– Это не символ борьбы. Для меня это способ выразить поддержку русской армии.
– Так получилось, никто до сих пор не знает. Есть версия, что на востоке войска получали обозначение V, на западе – Z. Я вообще не вижу проблемы. Я вижу в этом Зорро.
Кстати, у меня скоро дочь родится. Я всю жизнь мечтал назвать дочку Златой. Только потом с женой поняли, что будут стебать: «Ага, специально из-за Z». Но это не так.
– В чем-то она согласна, в чем-то – нет. Она себя называет скрытым либералом. Она против, считает, что все можно решить мирным путем. Но согласна, что не должно быть русофобии, притеснения спортсменов и деятелей культуры.
У меня есть и друзья, которые не согласны. Нет радикальных либералов, но многие знакомые после каждого эфира спрашивают: «Зачем ты этого позвал? Зачем этого?» Я с ними спокойно общаюсь и буду общаться. Если человек адекватный, я принимаю его позицию.
– Однажды возникла такая мысль, когда долго не могли взять «Азовсталь». Я подумал, что если сейчас на попятную пойдут, то капец. Для меня это стало бы предательством моей идеи, меня. Я даже писал кому-то из друзей: «Самое страшное, что мне придется перед вами извиняться».
Поэтому я надеюсь, что это все завершится целью, к которой мы шли. Победой.
– Будет разочарование.
– Нет. Я четко стою на своей позиции. Но допускаю, что могу ошибаться. Хотя такое может быть и с людьми, которые со мной спорят. Они задумываются, что могут быть не правы? Думаю, они просто считают, что я идиот.
– У меня дедушка – военный, и все в семье болели за ЦСКА: он, дядя, папа. В 90-х папа постоянно смотрел футбол со мной. «Спартак» всегда выигрывал, плюс я хотел быть в противовес папе – так и пошло. Он потом переживал, что не уследил. Но как со мной общался, так и получилось.
– Я больше с мамой общался. Поэтому сейчас стараюсь максимально много времени проводить с сыном, для меня главное – работа и дети. С папой у меня так не было, хотя мы жили вместе. Просто папа такой: мы смотрели футбол, но как сын с отцом особо не разговаривали.
– Особо нет. Я мог обсудить любые темы с мамой и сестрой. А когда мне исполнилось 13 лет, мама с папой перестали вместе жить. Папа жил в соседнем районе, мы постоянно виделись, но в таком возрасте было уже все равно.
Когда он умер, я понял, что у нас не было теплых отношений. С тех пор ношу с собой его часы. Вот – часы, а на них время, в которое зафиксировали его смерть. Я ношу их как напоминание о том, что время идет и своим детям надо уделять внимание. Чтобы помнить его ошибки.
– Когда в детстве садился перед телевизором, а там – Лига чемпионов. Победы над «Реалом» (2:1), «Арсеналом» (4:1). Казалось, что это так далеко – и никогда этого не увидишь вживую. Сейчас такого уже нет. У меня даже от Кубка не было особых эмоций. Да и вообще то, что сейчас происходит в «Спартаке», не вызывает приятных эмоций. Не нравится бесконечное нытье, попытки найти заговор.
– Без Федуна не было бы многих хороших моментов, но он такой человек, который не может создать систему. Возможно, «Спартак» для этого не создан, потому что это команда-эмоция. Каждый в «Спартаке» найдет себя – с нытьем, расхлябанностью и бегом по кругу.
– Было так: я заметил этот небольшой баннер, начал спрашивать у ребят с трибуны, к кому это обращено. Несколько человек ответили, что есть вероятность, что к Соболеву. Об этом я сказал в эфире. Дальше Соболев обиделся, мне звонила Болотова (менеджер Соболева – Sports.ru). Я предлагал ей организовать встречу с Сашей в Дубае на сборах, объясниться. Потом я заболел ковидом – и не поехал. Может, у него что-то до сих пор ко мне, но это бред.
Потом мне сказали, что баннер все-таки обращен к Промесу. При этом подтверждали, что у Соболева тоже какие-то проблемы. Но я не знаю, правда или нет.
– Это то, что мне сказала Болотова. Что он сидел, к нему подошли болельщики предъявить за игру. Он спросил: «У вас есть претензии ко мне?» – «Нет».
– Не просили, канал вообще ни при чем. Просто я с ней поговорил и озвучил эту версию.
– Да-да, я так пошутил.
– Нет, я считаю, что он супер. Я голосовал за Путина в 2018 году, хотя в 2012-м был за Прохорова.
– Мне – 24 года, я работал на Life. Тогда каждого корреспондента прикрепляли к конкретному кандидату, меня прикрепили к Прохорову. Показалось, что он прикольный современный чувак, хотелось, чтобы он выиграл. Но прошло время, и я разочаровался в этом. Оказалось, что это все какой-то цирк.
В 2018-м я уже осознанно голосовал за Путина.
– Вообще, считаю, что у нас в людях есть нехорошая черта: мы всегда сваливаем все плохое на других. Сами ничего не хотим делать.
Сейчас начали более-менее приводить в порядок, но раньше все деревни были разбитые, в мусоре, в грязи. Это же не Путин должен приехать и убирать. Начни ты с малого, приведи в порядок двор. Не мусори, с балкона окурки не бросай.
– Здесь речь идет уже о том, что государством выделяются деньги, а куда они потом попадают – большой вопрос.
– В первую очередь – мелкие чиновники.
– Чуть более крупные чиновники.
– По конституции, если не ошибаюсь, всей внутренней политикой занимается премьер-министр.
– Они бесконечно меняются. Ты хочешь привести к тому, что во всем виноват Путин. Я так не считаю. У нас огромная страна, и в какой-то дыре сидит мерзавец, который ворует государственные деньги.
– По инфраструктуре Ливорно мало чем отличается от Курска. Это симпатичный итальянский городок, но при этом там выходишь с вокзала и фигачишь по пустыне. Валяется мусор, разрушенные стены. А в Курске, наоборот, шикарный вокзал, который строили пленные немцы. Там очень красиво.
В Ливорно я сидел в прикольном барчике, который ничем не отличается от прикольного барчика в Курске. Просто необычно, что погружаешься в атмосферу со стариками-итальянцами. Я попивал бурбон, но я так же приду в Курске.
– Да. Ты думаешь, что в Курске старики плохо живут? Там тоже есть места, где они попивают в барчиках. Надо еще понимать, какой барчик в Ливорно. Это просто столовка. У нас что, мало таких закусочных?
В Ливорно оно отличалось только тем, что итальянское. Но в Курск приехал бы человек из другой страны и подумал бы тоже: «О, прикольно, здесь чувствуешь атмосферу».
Тебе кажется, что Курск – это разбитый город, но нет, он развивается, появляется куча мест прикольных. При этом в Орехово-Зуево недалеко от Москвы приезжаешь, там просто кошмар. Здесь у меня вопросов много к Подмосковью.
– Мы должны помочь восстановить и построить здания, чтобы люди там жили. Я считаю, что сейчас важнее выстроить Херсон, Мелитополь, разрушенные города. Потому что там кошмар, потому что людям надо жить, работать. Мы уже в это вписались, мы несем за это ответственность.
– У меня к себе бесконечные претензии. Каждый раз думаю, что здесь надо делать лучше, здесь – еще лучше. У меня есть какие-то достижения – что я делал, чему научился, но каждый раз понимаю, что надо расти и расти.
– Мне очень нравится, как ты ведешь интервью. Ты максимально подготовился, пытаешься меня дожать. Ты как интервьюер намного круче меня. Мне не хватает терпения. Или, например, человек отвечает, а я не успеваю подумать о чем-то и ему еще раз ответить. Потом думаю: «Блин, надо было здесь так сказать». Скорости реакции не хватает. Но прямой эфир – тяжелый формат, его еще познавать и познавать.
– В спортивной журналистике их нет, потому что не нравится закрытость. Почему-то все наши спортивные журналисты выработали корону: «Мы такая белая кость, которая не касается политики, грязи, это вообще не про меня». Все варятся в собственном соку, восхищаются друг другом.
– Таких нет. Должна быть своя ниша.
– Жена не разрешает. Я спрашиваю: «Можно чуть-чуть Соловьева посмотрю?» Говорит, что нет. Но когда уезжает на дачу, я включаю Соловьева – под него легко засыпается. Он что-то бурчит себе – и засыпаешь.
Мне кажется, нужно делать что-то свое. В нашем спортивном телике вот такого не было. Это реально тяжело – прямой эфир бесконечно. Ты находишься в постоянном напряжении, недовольные люди пытаются переубедить, что я не должен высказывать свое мнение. Я много раз думал: «Пошло оно все». А потом понимал: «Да идите нахер, надо сжать кулаки и херачить дальше».
– Ради своей миссии. Не было такого формата, а теперь есть, и надо довести его до конца. Такой формат на спортивном телевидении, нравится вам это или нет, должен существовать.
– Полностью свободный от всего человек – это несчастный человек. Мы в любом случае от чего-то несвободны – от близких, например. Полностью свободные люди – это бомжи, которым вообще все по барабану. Они ни от чего не зависят.
Так что полностью свободной журналистики вообще в мире не существует.
– Скажу за себя: меня никто ничего не заставляет делать. Я кайфую и высказываю свое мнение. Может быть, от того, что оно у меня такое, мне позволено делать то, что я сам хочу.
– К Навальному.
– В «Медузу» (объявлена в России иностранным агентом).
– Так после 24 февраля они сами себя позакрывали. Перешли какие-то грани, которые не надо было переходить. Публиковали много фэйков об армии, о военных действиях.
Сейчас такое время. Например, на Украине ты вообще не выживешь, если будешь делать что-то российское. В прямом смысле слова.
– Больше того – когда все закончится, надо возвращать всех, кто уезжал, и работать на будущее страны.
– Я до конца не понимаю нюансы и что это такое, но очень удивился, когда «Редакцию»* (объявлена в России иностранным агентом) внесли в список. Я всегда любил «Редакцию»*, мне нравилась подача. Она всегда старалась соблюдать нейтралитет, не лила говно ни в одну сторону, ни в другую. Плюс сейчас что ни включишь – там одно и то же, а «Редакция»* отличалась интересными материалами. Я не понял, почему их сделали иноагентами, если честно.
То, что я видел в «Редакции»*, по моим понятиям не попадает под закон об иноагентах и не возмущает меня. Но я, допустим, не могу смотреть… Кого бы вспомнить…
– Дудя* не могу смотреть, особенно в последнее время.
– По мне – да. И я не понимаю, почему ничего не сделали с Красавой.
– Я так понимаю – когда ты получаешь деньги с каких-либо иностранных счетов, чисто формально даже.
Короче, блин, я не очень понимаю закон, я понимаю чисто на эмоциональном уровне.
– Я на эмоциональном уровне считаю, что Дудя* правильно признали. Подается сигнал, что ты делаешь не очень хорошие вещи.
– Клонит в одну сторону, задает вопросы, которые ему нужны. Сразу видно, кому Юра симпатизирует, а кому – нет.
– Можно по-разному их задавать. Можно – нейтрально, а можно – специально, чтобы склонять собеседника в одну сторону. Я не спорю, что Дудь* делает это профессионально. Просто он делает сознательно. У нас есть огромное количество людей, которым все это вливается в голову. Это в том числе инструмент информационной политики, которая идет давным-давно.
Я поражаюсь, почему вы потом говорите про пропаганду на Первом канале, еще где-то, если Дудь* – это тоже пропаганда. То есть у вас Дудь* не пропаганда, а Соловьев – пропаганда. Чем отличается Дудь* от Соловьева, объясни мне? Это просто разный стиль манипуляций, вот и все.
***
– Наверное, Влад Листьев. Знаешь, это были такие революционные 90-е, классное телевидение – много всего нового, клевого, смелого. Я всегда вспоминаю интервью людей из телика 90-х. Они ничего не боялись, делали – а там пойдет как пойдет. Нужно просто фигачить.
Листьев участвовал в этом. Я не знаю его как человека, но знаю, что он делал клевые вещи в тот короткий период, в который успел. Такая была революция.
